Page 232 - Славянское царство

поскольку совершается в одно мгновенье. И нет в нем ни горечи, поскольку с ним
кончаются все горести и невзгоды, ни унижения или досады, поскольку он приходит
лишь однажды. Если же смерть так хороша, почему мы ее так страшимся? Почему,
желая избежать только одной смерти, мы думаем, что будем умирать тысячу раз?
Гоните, гоните от себя и от непобедимой доблести славянской мысль о плене! Если
нам не суждено жить, умрем же среди наших врагов, и умрем с оружием в схватке с
вооруженным врагом. Все остальные народы умирают на постели, утомленные
годами, изнуренные временем, мучимые лихорадкой и тысячью других болезней —
одни славяне умирают с мечом. С мечом умирают одни славяне! При этом они воздают
врагу такую месть за свою гибель, что тот, даже одержав победу, бывает вынужден
оплакивать их смерть. И кто знает, решив [некогда] быть славянами, то есть
славными и победоносными во всех краях, куда до сих пор ступала наша нога или нога
наших предков, либо, по крайней мере, мужами, способными управляться с мечом и
умеющими без страха убивать или встречать смерть, кто знает, скажу я, не можем ли
и мы с таким же успехом перебить врага, нежели быть им перебитым? Судьба — на
стороне отважных. Не числом дается победа, а отвагой солдата и рассудительностью
полководца. На нашей стороне правда — враг вторгся в наши земли и многие из них
захватил. Мы в нужде, а она и из последних трусов делает храбрецов. У нас достаточно
оружия. Если мы доблестно им распорядимся, то оно либо проложит нам путь, либо
снабдит нас такой компанией [врагов], что сам враг вместе со всеми остальными
будет оплакивать нашу гибель. Если же мы решимся, почти отчаявшись в
собственном спасении, выйти навстречу врагу и отважно с ним сразиться, то вы
увидите, что самозабвение всегда спасает человека от несчастий и зачастую приводит
к тому высшему удовлетворению, о которой он не мог и мечтать…» Не дав ему
закончить, не ожидая других речей, чтобы возбудить свой гнев, разом со всех сторон,
подстрекаемый древней славянской яростью, поднялся крик: «В бой, в бой!» Паши и
другие турецкие военачальники, хотя и находились из‑за смерти своего господина в
большом замешательстве, не стали его оплакивать, но благоразумно сохранили его
гибель в тайне, как от врагов, так и от турок, которым об этом также еще не было
известно. Народ этот весьма упорен в молчании и сохранении в тайне своих
несчастий. Ни страх, ни надежда не могут их заставить открыть то, что их государи
хотели бы сохранить в тайне. Посему, упредив распространение опасного для турок
известия, турецкие военачальники стали строить войско к бою. Делать это они
должны были ради славы своего господина, но каждый из них делал это ради
собственного спасения. С великой отвагой они пошли на врага, и с не меньшей
отвагой встретили их христиане. Каждая из сторон отчаянно билась, падали замертво
и христиане и турки, которые едва выдерживали натиск рашан и других славян, и
некоторые из них уже стали покидать свои позиции и отходить назад, готовясь к
бегству. Тогда турецкие военачальники стали громко увещевать их: «Куда бежите,
мужи–магометане? Позади — река Стримон, справа — враг, слева путь преграждает
Эгейское море. Не более ли достойно умереть в бою как мужи, чем, спасаясь от врага,
утонуть в волнах подобно скоту? Турки, куда подевалась отвага и доблесть, с
которыми вы переходили Геллеспонт, желая овладеть Европой? Или, может быть, вы
затем досюда дошли, чтобы нашим бесчестием возвеличить славу славянского
племени?» Не только упомянутые увещевания военачальников, но и вместе с ними

К оглавлению