Перстень Борджиа для Леонида Филатова
Леонид Алексеевич Филатов (1946-2003) советский и российский актёр театра и кино, режиссёр, поэт, писатель, публицист, телеведущий, Народный артист России, лауреат Государственной премии РФ в области кино и телевидения и премии «Триумф», обладал в СССР оглушающей популярностью. В последние годы существования Союза снимался в фильмах ярко выраженной антисоветской направленности. «Забытая мелодия для флейты» Э. Рязанова (1987), - сатира на советскую бюрократическую клановость. «Город Зеро» К. Шахназарова (1988), - комедийный пасквиль на советскую культуру. Авторский фильм «Сукины дети» (1990), - горькая сатира на тему идеологической закабалённости советского актёра. Во всех лентах прекрасно выступил в роли советского чиновника. Кроме того, написал в подражание «Коньку-горбунку» политизированную рифмованную сказку «Про Федота-Стрельца, удалого молодца», которой явно нападал на стереотипы советского общества.
Одним словом, Леонида Филатова никак нельзя назвать прокоммунистически настроенным деятелем искусства. Но и антикоммунистом он тоже не был.
-Кстати, главная роль в "Избранных", как и роль в "Экипаже", тоже предназначалась не мне -Кайдановскому. Он был утвержден, съемочная группа во главе с Соловьевым вылетела в Колумбию, но внезапно Сергею приказали в трехдневный срок найти замену. Кайдановского не выпускал КГБ", - вспоминал актёр.[1]
Его антисоветские роли полны сострадания к людям, в них нет ни капли ненависти, или даже злости. Леонид играл так, как чувствовал. Он выступал не за эксплуатацию человека человеком, а против превращения жизни в казарму теми членами коммунистической партии, которые после 1991 года порвав партбилеты, дружно разграбили народное хозяйство. Ведь критика совсем не обязательно разрушение. Критиковать, значит, в первую очередь улучшать.
В подтверждение нашей оценки приведём отрывки из интервью Леонида Филатова осенью 1993 года. «Как мерзко быть интеллигентом».[2]
— Меня все время пытаются убедить, что все происходящее с нами — временный период. А я не понимаю, как может завтра народ оказаться очищенным, нравственным, если сегодня огромное количество людей поставлено в зависимость от того, как и чем ему «набить брюхо». Зато если судить по программам телевидения, население всей страны стало рокерами. Или брокерами. Все, кажется, и заняты только биржами да дискотечными шоу. И все это происходит под какое-то чудовищное ликование со стороны интеллигенции. <…> Это безумно трудно на самом деле. Чтобы купить машину, надо работать и день, и ночь. И зарабатывай ты денег хоть по мешку в сутки, вечером из-за инфляции они будут превращаться уже в одну десятую того, что заработал. Таким образом, опять сложности. Нам с женой только вот в самое последнее время удалось приобрести колеса. Но делать это было нужно. Потому что уже скоро в России настанут времена, когда про бедного человека уже никто не скажет: бедный, но гордый - все это будет выглядеть уже по-другому. Жалко будет выглядеть. <…> Самое же неприятное изпроисходящего, что поменялись местами все приоритеты. То, что всегда считалось хорошим и нравственным, стало никчемным и глупым. Всю жизнь в России знали: воровать нехорошо. А тут выяснилось: не только хорошо, но и как бы уважаемое это дело. Заметили? Мы сегодня и осуждаем этот порок с какой-то заранее оправдывающей интонацией. Правда, нас поставили в известность: мол, идет накопление первоначального капитала. Но кто его копит, на что, на какие такие нужды и где он, этот капитал, находится, не сообщается. А потом неожиданно окажется, что весь он уже на Западе, накопленный. И мне, например, совсем непонятно: захотят ли его возвращать в Россию? Вдруг нет? К сожалению, взаимоотношения между людьми сегодня во многом изменили деньги. Ну да, понятно: при нынешнем режиме можно зарабатывать намного больше, чем при системе уравниловки. Но что с этого умом-то пятиться?
— А пятятся им и на самом деле до неприличия. Очень неприятно было наблюдать, как многие ваши коллеги перед референдумом вытанцовывали в телевизоре: «да, да, нет, да»...
— Комическая была картина. И омерзительная: так рвать на себе рубаху, выступая в роли Буревестника. Надо ведь помнить, что несешь определенную ответственность за свои слова и в данный момент откровенно торгуешь своим авторитетом.
— К нам в редакцию, в том числе и в «Восьмидесятники», до сих пор идут письма от разочарованных поклонников тех, кто участвовал в той пропагандистской кампании...
— Многие действительно искренне желают, чтобы время поменялось и переломилось. Но главное тут в другом: есть вещи, которые делать просто неприлично. Неприлично лобызаться с властью. Даже если считаешь, что она самая лучшая.
— Леня, ведь тебя записывают... — Алина Будникова (художник по костюмам «Любовных похождений») как бы предостерегает Филатова от излишних откровений. И тут же просит разрешения вмешаться в нашу беседу. В результате интервьюер оказывается за скобками диалога.
А. Б. Хочу сказать, что у некоторых короткая память. Эту власть, я считаю, надо было обязательно поддержать, чтобы другая, которая гораздо сильнее, нас не подмяла под себя.
Л. Ф. Ты считаешь, что референдум — это та самая ситуация?..
А. Б. Да, я считаю, что референдум — та самая ситуация, когда необходимо было оградить себя от той чудовищной силы. И хочу заступиться за своих товарищей, с которыми даже не знакома, и сказать, что тогда так и нужно было поступать: «да, да, нет, да».
Л. Ф. Алиночка, я хочу напомнить только одну вещь: интеллигенция в России всегда выполняла очень мерзкую роль по отношению к народу. Она всех заводила, думая, что сама тоже часть народа, живя далеко не как народ. Всегда немножко лучше.
А. Б. А ты бы хотел, чтобы у референдума были другие результаты?
Л. Ф. Вопрос в другом: я голосую, и этим ставлю на кон всю свою дальнейшую жизнь. А когда приезжают иностранцы на наши митинги и кричат, вопят: голосуйте, говорим вам мы, — это явление уже совсем другого толка. А наша дорогая интеллигенция поддерживает все это... Согласитесь, она у нас все-таки немного марсианская. Все-таки нужно понимать: мы живем иной жизнью, нежели народ. Поэтому пусть бы он сам для себя решал, как ему жить.
А. Б. Сами люди еще не дошли до того состояния, когда могли бы что-то решать, потому что наше общество находится не в каком-нибудь демократическом, а в посткоммунистическом состояния.
Л.Ф. Человеку ведь наплевать, Алина, в какое из своих собственных теоретических построений поселила его интеллигенция. Ему важно жить хорошо, чтоб в доме поесть что-нибудь было.
А. В. А я считаю, что человек послушает, что ему скажет, например, Леонид Филатов, как он предлагает голосовать, и сделает так, как надо вслед за тобой.
Л. Ф. Знаешь, Алин, а я вполне отдаю себе отчет в том, что не могу и не имею права гарантировать людям того, что обещает им эта власть.
А. Б. Это неправда. Почему ты не можешь гарантировать, ведь власть эта в первый раз настоящая, интеллигентская. И если ты ее не поддержишь, то те самые люди создадут тебе такую жизнь, в которой ты жить не сможешь.
Л. Ф. Почему?
А. Б. Потому, что именно эти люди через свое правительство рабоче-крестьянское создавали тебе уже такую жизнь все семьдесят лет. Этот так называемый народ. А ты ведь в их жизни задыхался.
Л. Ф. Ну, похвастать тем, что меня убивал кто-то, я не могу. Были неприятности, но не до такой степени. Однако сегодня люди не могут выйти с собакой, ребенком погулять на улицу. Вот ты пугаешь, что придут большевики и посадят тебя в лагерь. А человеку любому наплевать, лагерная собака его загрызет или в подъезде ударят молотком.
А. Б. Все это нормальное посткоммунистическое общество.
Л. Ф. Все это лапша на уши, Никакой это не переходный период, это бесконечный путь воровать для тех людей, которые сегодня стали начальниками. Надо же понимать: то, что сейчас происходит, — никакая не демократия. Снова ведь те самые люди у власти, и никогда они ни к какой демократии не приведут. Поменялись только слова. Да и ложь стала еще более циничной.
А. Б. Ленечка, ведь люди поймут так, что ты хочешь, чтобы вернулись те семьдесят лет.
— Позвольте перебить, но есть же и другая сторона дела, — вмешался в диалог интервьюер. — Подойдите к любой бабушке-нищенке, которая в прежние времена никогда на такое унижение не пошла бы. Что скажет вам она?
А. Б. Ой, не надо примешивать сюда эту бабушку. Она намного богаче вас. А пример этот — обыкновенная спекуляция.
— Тогда другой пример, — продолжил Вадим Горшенин. — Недавно был я в деревне. Работают люди на ферме с раннего утра до вечера, а зарплату получают в... шесть тысяч рублей.
А. Б. Это все спекуляция, чистая спекуляция.
— Алин, — немного передохнув, продолжил беседу Филатов. — Ты хочешь слушать только себя и только свою теорию.
А. Б. У этой бабушки должен быть внук, поэтому...
Л. Ф. Поэтому пусть она умоется и помолчит, да?
А. Б. Да, пусть помолчит. Это ведь еще одна свобода — ей разрешили сидеть на улице с протянутой рукой. И она должна терпеть. Ради того, чтобы ее дети и внуки жили нормально. Терпеть не могу всех этих разговоров, что в Москве разруха. Неправда, что город гибнет. Я вижу абсолютно другое. С Москвой происходит что-то потрясающее! Кругом красота, и люди привыкли к такой жизни. И поэтому не надо говорить, что мы чем-то недовольны, что все плохо, что все рушится, что старушки сидят с протянутой рукой.
Л. Ф. Этим вонючим коробкам, которые понаставлены вдоль дорог, ты так умиляешься? Да в них же сплошная отрава! Говоришь, что появилось все, а что появилось? «Сникерс», «марс»?
А. Б. Нет, Лень, появилось все. В Новоарбатском я бываю, захожу и вижу — есть все, как за границей. Люди стоят и смотрят.
Л. Ф. Так потому и смотрят, что купить не могут.
А. Б. Нет, народ покупает.
Л. Ф. Но эта твоя картинка существует лишь для энного количества людей.
А. Б. Нет, нет, не правда...
Л. Ф. Страна не производит ни черта. Она не может сама себя накормить.
А. Б. Это просто переходный период. Давай через пять лет с тобой поговорим.
Л. Ф. Давай. Если доживем.
Такой диалог состоялся 24 сентября 1993 года, накануне расстрела Съезда народных депутатов и Верховного совета Российской Федерации танками президента Ельцина. Напомним, события начались 21 сентября с издания президентом Б. Н. Ельциным указа № 1400 о роспуске Съезда народных депутатов и Верховного совета. Конституционный Суд Российской Федерации выносит заключение о неконституционности действий президента, Верховный Совет принимает решение о прекращении полномочий президента Ельцина и переходе их, согласно Конституции, к вице-президенту. Сразу после издания этого указа Ельцин де-юре был автоматически отрешён от должности президента в соответствии со статьёй 121.6 действовавшей конституции. Собравшийся в тот же день Президиум Верховного совета, осуществляющий контроль за соблюдением конституции, констатировал этот юридический факт. Съезд народных депутатов подтвердил данное решение и оценил действия президента как государственный переворот. Однако Борис Ельцин де-факто продолжал осуществлять полномочия президента России. 4 октября Съезд и Верховный совет были разогнаны с применением оружия и бронетехники.
Страна разделилась на приверженцев закона и тех, кто хотел прибрать к рукам невероятные национальные богатства, накопленные сотнями поколений. Агенты буржуазной империи вынуждены были даже стрелять с крыши посольства США в Москве в спины осаждавшим здание Верховного Совета спецназовцам Ельцина чтобы распалить их. Ситуация качалась на волоске. И вот тут, когда снаряды, выпущенные из танковых стволов, выжигали парламент, у ведущего актёра страны, категорически не приемлющего происходящего, и уж тем более расстрел парламента, случается инсульт.[3] Причём, инсульт, причиной которого стала почечная недостаточность. Верный диагноз был поставлен лишь спустя два года, когда спасти почки уже было невозможно, более того, и сам актер мог умереть.[4] Мы знаем, что противников ельцинского переворота среди россиян с громкими именем было очень мало, но даже они тогда сильно пугали банду Ельцина. Зная теперь уже о подрывах ФСБ жилых домов в Москве и Волгодонске, об отравлении агентами ФСБ в Лондоне личного врага Путина Александра Литвиненко, не так уж и трудно представить, что нашёлся человек, подливший Леониду Филатову в чай какой-нибудь отравы, разрушившей почки.
Была ли доза специально рассчитана на нелетальный исход, или организм Филатова выдюжил, мы не узнаем. Но сам актёр не склонен был придавать этому совпадению какого-то иного значения, кроме мистического. Он даже позднее раскаивался в резкости своих суждений.
"Я был тогда очень злой. Может, это не выражалось ясно, но сейчас понимаю, что был. В молодости это как бы еще оправдываемо. Но я был такой же противный в возрасте, когда уже нельзя, когда люди успокаиваются. Я был зол на весь мир и брезглив. Была целая серия интервью в газетах, пока я их не прекратил. Такая пора, когда я всех отторгал, всех обвинял: все плохо, все плохие, мир поменялся. А это не совсем так. Вот, я думаю, и наказание пришло... <…> Я напугался, не скрою. <…> Врачи определили природу инсульта – почечная недостаточность. Все блокировалось, шлаки не выходили. Интоксикация всего организма. Попал в Институт трансплантологии искусственных органов.[3]
Однако в главном Филатов остался верен себе. Россия всегда была беспамятная страна. Но сегодня беспамятство беспрецедентное. Такого извращения, такой полярной перестановки черного и белого за свою, может быть, не очень большую жизнь я, честно говоря, не помню. И такой потери памяти."[5]