Page 7 - Древнейшая история Славян и Славяно-Руссов до Рюриковского времени

сверхъестественные.
Сходство имён в легендах с именами историческими и хотя самые легкие намеки
древних на подобные описанным в тех легендах события, а вместе с тем сходство
местностей, породивших такие легенды, с местностями историческими, и сходство
обстоятельств дозволяют делать и выводы исторические, причём только боги разоблачаются
в обыкновенных людей.
Разумеется, что если бы в скандинавских легендах заключались имена героев
индийских или африканских, то трудно бы было и предполагать соотношение этих имён с
историей, тогда бы отнесено было это к случайному созвучию слов.
Но совсем не то, когда речь идёт о двух соседних народах, об их взаимных распрях и
битвах и когда и сами события расположены в таком порядке, что они приближаются к
нашей хронологии, и особенно, когда вывод делается о народах, описанных в легенде
врагами и противниками; ибо противников древние писатели старались всегда унижать, а
потому извлечение действительного быта из этой стороны не представляет опасности, что
мы извлечём панегирик, но, без всякого сомнения, получим выводы о бывалом.
Действия, приписанные преданиями каким-либо лицам, бывают, по обыкновению,
всегда преувеличены; но до этого нам и дела нет; если мы встретим в скандинавской саге
имя Ярослава, то, не обращая внимания на все приписанные ему действия, мы можем смело
заключить о бывших в его время каких-либо отношениях Руссов со Скандинавами или о
достопамятности его действий, сохранивших его имя в сказаниях инородцев. - Если сага
говорит о битвах Скандинавов с Руссами, мы не верим подробностям этих битв, но не смеем
отвергать ни существования Руссов в то время, ни их войн со Скандинавами. А если в
легенде упомянуты и местности, то мы знаем и то, где тогда Руссы имели свою оседлость.
Но если, например, в легенде скандинавской Аттила описан человеком правдивым и
мудрым, а в истории Римлян - злодеем, то мы поверим легенде, а не истории, которую
писали ненавистники Аттилы, и в такое время, когда считалось делом не только
обыкновенным, но даже необходимым унижать своего врага до того, что из истории
делалась эпиграмма или сатира.
Илиада есть также легенда; в ней также много вымысла, но вместе с тем в ней ясно
раскрыты и лучше, нежели в истории, последняя борьба Трои и ее падение. Подобно этому
сказание о Царе Лазаре. - Даже сказки о Бове королевиче и царе Додоне заключают в себе
историческое отношение; первая входит в историю третьего Одина (исторического) и
русской царевны Рынды, а вторая есть пасквиль Славян на князя Бодричей (Obodriti) Додона,
соединившегося с Карлом Великим против Поморян и Полабов и погибшего, вероятно, от
руки подкупленного убийцы.
Сами песни народные много содействуют в объяснении славянской истории; в них
почти всегда резко определяется местность события, например, синим морем, хвалынским,
Дунаем, Доном, разными городами и пр.; из них мы извлекаем мифологию народа, храбрость
его, битвы, оружие, одеяние, обычаи, пристрастие к мореплаванию и многие другие черты
общественного и частного быта.
Нет сомнения, что сплошное и безотчетное верованье во все такие сказания есть грубая
ошибка. Строгая критика должна разбирать такие и подобные тому источники, прежде
нежели позаимствуется из них что-либо для пополнения истории; однако же должно
заметить, что иногда даже один подобный вывод может служить связью разорванной
исторической нити и явления, казавшиеся как бы отрывками или эпизодами в истории,
привязывает к источнику своему. Одним словом, для историка, следящего за событиями
темными, преувеличенными или еще нейтральными, по неопределению их отношения к тому
или другому периоду, племени или народу есть особенный такт, заставляющий верить или
не верить легенде; это такт наглядности, диверсия исторических попыток, случайное
столкновение двух следователей на одном пути.
Но отвержение несомненных фактов по одному только предубеждению или
пристрастию и причисление их к сказкам есть уже дело постыдное и бессовестное! Такой