Page 47 - UM

С т р а н и ц а | 46

Эти примеры меня встревожили. Они были различны: большая катастрофа,
неожиданный разрыв между двумя народами, болезнь, уничтожающая большую часть
урожая, война, эпидемия. Я не буду их пересказывать. Я в это не верил тогда, и еще
меньше верю в это сегодня. Но в совокупности, изложенные этим спокойным голосом,
в этой темной комнате, этой темной июньской ночью, они просто поражали. Если он
говорил правду, эти бедствия не были делом природы или случая, но были вызваны
искусственно. Неведомые умы, о которых он говорил, действовали подпольно и время
от времени выказывали свою силу какой-нибудь катастрофой. Я отказывался этому
верить, но пока он развивал свои примеры, с удивительной ясностью показывая ход
игры, у меня не нашлось ни слова возражения. В конце концов я не выдержал.

– То, что вы описываете, – это сверханархия. И все же она ни к чему не ведет. Чем
руководствуются эти умы? Он засмеялся.

– Откуда мне знать? Я только скромный исследователь, и мои поиски дали мне в руки
любопытные документы. Но от меня ускользают мотивы. Я только вижу, что
существуют гигантские антисоциальные умы. Допустим, что они презирают Машину.
Если только это не идеалисты, которые хотят создать новый мир, или просто
любопытные, преследующие истину ради истины. Если бы я был поставлен перед
необходимостью сформулировать свою гипотезу, то сказал бы, что речь идет, скорее
всего, как раз об этих двух последних категориях людей, потому что вторые находят
знания, а первые обладают достаточной волей, чтобы их использовать.

Во мне пробудилось одно воспоминание. Как-то я был в горах Тироля, на лугу, залитым
солнцем и усыпанном цветами. Там, на берегу потока, струившегося по камням, я
завтракал после того, как все утро карабкался по белым утесам. На пути я встретил
немца, маленького человечка, похожего на школьного учителя, с благодарностью
разделившего со мной мои бутерброды. Он довольно бегло, хотя и неважно, говорил
поанглийски и оказался ницшеанцем, пылко восстающим против установленного
порядка. «Беда в том, – воскликнул он, – что реформаторы не обладают знаниями, а те,
кто ими обладает, слишком равнодушны, чтобы попытаться провести реформы.
Настанет день, когда знания и воля объединятся, и тогда мир устремится вперед».

– Вы рисуете ужасную картину, – сказал я. – Но если эти антисоциальные умы так
всемогущи, почему же они столь бездеятельны? Какой-нибудь вульгарный
полицейский агент, за спиной которого Машина, может лишь посмеиваться над
большей частью покушений анархистов.

– Верно, – ответил он, – и цивилизация будет торжествовать до тех пор, пока ее
противники не узнают от нее самой подлинное значение Машины. Договор должен
иметь силу до тех пор, пока существует анти-договор. Посмотрите, как работает этот
идиотизм, который теперь называют нигилизмом или анархией. Из глубины
парижской трущобы несколько каких-то неграмотных бросают вызов миру – и через
восемь дней они уже в тюрьме. В Женеве дюжина восторженных русских
интеллигентов замышляет заговор, чтобы свергнуть Романовых, – и вот уже их
преследует вся полиция Европы. Все правительства и их скудоумные полицейские