Page 10 - vovie

Уве Топпер: «Великий обман. Выдуманная история Европы» 9

в котором он подверг анализу знаменитое сочинение «Gesta Caroli magni » («Деяния Карла
Великого»), приписываемое монаху Ноткеру из монастыря Сент Галлен.

Обнаружив в сент галленской рукописи множество выражений из обиходных романских
языков и из греческого, что выглядело явным анахронизмом, Балдауф пришел к выводу:
«Деяния Карла Великого» Ноткера-Заики (IX век) и «Casus» Эккехарта IV, ученика Ноткера
Немецкого (XI век) 6, настолько сходны по стилю и языку, что, скорее всего, написаны одним и
тем же человеком.

На первый взгляд, по содержанию они не имеют между собой ничего общего,
следовательно, в анахронизмах виноваты не переписчики; следовательно, мы имеем дело с
фальсификацией:

«Сент галленские сказки удивительно напоминают сообщения, считающиеся исторически
достоверными. По Ноткеру, мановением руки Карл Великий срубал головы крошечным,
величиной с меч, славянам. По анналам Эйнхарта, при Вердене этот же герой в одночасье
уничтожил 4500 саксов. Что, по-вашему, правдоподобнее?»

Встречаются, однако, еще более поразительные анахронизмы: например, «Истории из
купальни с пикантными подробностями» могли выйти только из-под пера человека, знакомого
с исламским Востоком. А в одном месте мы встречаемся с описанием водных ордалий
(«божьего суда»), содержащим прямой намек на инквизицию.

Ноткеру известна даже «Илиада» Гомера, что Балдауфу кажется совершенно абсурдным.
Смешение гомеровских сцен с библейскими в «Деяниях Карла Великого» наталкивает
Балдауфа на еще более смелые выводы: поскольку большая часть Библии, в особенности
Старого Завета, тесно связана с рыцарскими романами и «Илиадой» – можно предположить,
что возникли они примерно в одно время.

Подробно анализируя во втором 7 томе «Истории и критики» греческую и римскую
поэзию, Балдауф приводит факты, от которых вздрогнет любой неискушенный любитель
классической древности. Он находит множество загадочных деталей в истории «выплывших из
небытия» в XV веке классических текстов и подводит итог: «Слишком уж много неясностей,
противоречий, темных мест в деле открытий гуманистов пятнадцатого века в монастыре Сент
Галлен. Разве это не удивительно, если не сказать: подозрительно? Странное дело – эти
находки. И как быстро изобретается то, что хочется найти». Балдауф задается вопросом: не
«изобретен» ли Квинтилиан, следующим образом критикующий Плавта (т. X, 1): «музам
приходилось говорить на языке Плавта, а им хотелось говорить на латыни». (Плавт писал на
народной латыни, что для II века до н. э. было абсолютно немыслимым.)

Упражнялись копиисты и фальсификаторы в остроумии на страницах вымышленных ими
произведений? Кто знаком с творчеством «рыцарей Карла Великого» с их «римскими» поэтами
от Эйнхарда, тот оценит, как забавно вышучивается там классическая древность!

Балдауф обнаруживает в произведениях античных поэтов черты типично немецкого
стиля, совершенно несовместимого с античностью, как, например, аллитерации и конечные
рифмы. Он ссылается на фон Мюллера, который полагает, что Казина-Пролог Квинтилиана
также «изящно зарифмован».

Это касается и прочей латинской поэзии, – говорит Балдауф и приводит поразительные
примеры. Типично немецкая конечная рифма была введена в романскую поэзию лишь
средневековыми трубадурами.

Подозрительное отношение ученого к Горацию оставляет вопрос, был ли знаком Балдауф
с трудами Гардуэна, открытым. Нам кажется невероятным, чтобы маститый филолог не читал
критику французского исследователя. Другое дело, что Балдауф в своей работе решил исходить
из собственных посылок, отличных от двухсотлетней давности аргументов ученого иезуита.

Балдауф выявляет внутреннюю взаимосвязь между Горацием и Овидием и на вопрос: «как

6 Т. е. якобы совершенно иного лица.

7 Балдауф обозначил этот том как 4-й, но два запланированных им промежуточных тома, судя по всему, ему не
удалось издать.